Кроваво-красная помада,
Взмах антрацитовых ресниц…
Меня не слушаешь? Не надо!
Я не паду, любимый, ниц!
Терзает сердце мне обида,
Я очень зла и холодна.
Но снова не подам я вида
И утону в слезах одна.
Да, мы помиримся, но ссоры
Продолжат в сердце чутком жить,
Сплетая жуткие узоры.
И их – ничем не исцелить.
Меня порой ты презираешь,
Коришь за слабость, за обман,
Когда сердито разгоняешь
Мой никотиновый туман.
Ты в гневе — нож, слепой и острый,
Я — горло жертвы без вины.
И кровь кипит, рождая звезды,
И наши пальцы сплетены…
Меня, как тайну, раскрываешь.
Ты в лабиринт души проник…
Ты горд собой, но ты не знаешь,
Что то — не я. А мой двойник.
Деревья ловят ветер. И хитрят.
А ветер, как волчонок, завывает,
Дурачит их, резвится и играет.
Деревья же сдаваться не хотят.
Скрипят корою громко, как во сне,
Стволы застыли, ветви наготове…
Стараются, как могут, ветер ловят!
А он не верит, скрылся в вышине.
Но скоро попадется. Будет он,
Притворные разбрасывая стоны,
Старательно расчесывать им кроны,
Пока мучителей не сморит сон.
Старик был очень одинок. Он давно уже смирился, сжился со своим одиночеством, оно заменило ему жену, умершую восемь лет назад.
Он стоял, опершись узловатыми пальцами на подоконник, и смотрел на улицу. Предзакатные тени смягчали шум, люди спешили домой. Там, по другую сторону стекла, был целый удивительный мир, ежедневный спектакль, в котором старик иногда участвовал в роли статиста. Но сейчас темнело, скоро опустится занавес ночи, а все действующие лица вновь обретут свое исконное “Я”, слившись со сном…
Что–то мягко толкнуло старика в ногу. Он опустил глаза и улыбнулся, растянув сухие губы – это был Максим, его киберкот.
Он наклонился погладить пушистую спинку, и в груди глухо заворчала, заворочалась боль, такая же обычная и близкая, как и одиночество.
– Надо бы сходить к врачу, – привычно пробормотал старик, направляясь на кухню к холодильнику и доставая пахучие капли.
– Мявр? – спросил Максим, как показалось старику, обеспокоено.
Старик медленно выпил лекарство, не чувствуя вкуса, подождал… Боль отдалялась, уходила в неведомые глубины его тела, грозя, дескать, подожди, старик…
Он убрал капли обратно в холодильник и взглянул на Максима. Киберкот, урча, подошел и принялся тереться головой о его штанину. Старик наблюдал. Иллюзия была полной.
Я живу на окраине рая,
Я живу на окраине ада.
И дотла безуспешно сгорая,
Возрождаюсь из пепла. И рада.
Рада петь Ему ради улыбок,
Жду намека, движения бровью.
Опасаюсь наделать ошибок…
Разве это считают любовью?
Как же холоден Он… или весел.
Бесконечно меняет Он лица.
Как над бездной меня Он подвесил,
Замерла. Подо мною — граница.
Свет ли, тьма, как же определиться?
От Него ли, к Нему — я не знаю…
И опять мое сердце искрится.
И опять безнадежно пылаю.
